|
Зви Лотан Ловушки обольщения в жизни и в терапии, или Что молодая девушка искала в своем арийском герое, и наоборот? Перевод с английского Домина Ю., Ромек Е., Тишакова И. © 2015 Аннотация. Публикация в 1980 г. интимной переписки Сабины Николаевны Шпильрейн и Карла Густава Юнга привела к мифотворчеству в подлинно промышленных масштабах, увы, за счет исторической правды. Домыслы, привитые на исторические факты, создали вокруг главных героев атмосферу скандала и сплетен. В свете архетипического мифа у Шпильрейн были сексуальные отношения с Юнгом в то время, когда он ее анализировал. В свете документов, опубликованных автором, это утверждение вызывает, по меньшей мере, обоснованное сомнение. С 1905 г. Шпильрейн не была больше пациенткой Юнга, оставаясь его студенткой-медиком, а позже Юнг искал ее дружбы. К тому же, и сама Шпильрейн, будучи страстно влюбленной в Юнга, рассматривала их отношения, как случай обоюдной эдипальной динамики. Ключевые слова: Сабина Шпильрейн, Юнг, Фрейд, нарративные фикции, трансфер, контртрансфер, эдипов комплекс, материнский комплекс. Abstract. The publication of intimate correspondence Sabina Nikolayevna Spielrein and Carl Gustav Jung in 1980 stimulated myth-making in a truly industrial scale, unfortunately, at the expense of historical truth. Speculations grafted on historical facts created the atmosphere of scandal and gossip around the main characters. In the light of the archetypal myth Spielrein had a sexual relationship with Jung at the time when he analyzed her. In the light of the documents published by the author, this statement is, at least, doubtful. Since 1905 Spielrein was no longer a patient of Jung, she became a medical student, and later Jung sought her friendship. In addition, Spielrein considered their relationship as a case of mutual oedipal dynamics. Key words: Sabina Spielrein, Jung, Freud, narrative fictions, transfer, counter-transference, the Oedipus complex, the mother complex. С тех пор, как в 1980-м г. вышла книга Альдо Каротенуто о Сабине Шпильрейн нарративные фикции, или мифы, подменившие собой исторические факты, бросают тень на ее наследие, причем как в профессиональной литературе, так и в СМИ, драматургии и т.п. Вот некоторые мифы, распространяемые вопреки историческим фактам. 1. Шпильрейн была шизофреничкой или психотичкой, помещенной в больницу и соблазнившей Юнга. 2. После выписки она проходила частное аналитическое лечение у Юнга. 3. В процессе этого, якобы имевшего место, частного анализа Юнг подверг Шпильрейн сексуальному насилию и таким образом, нарушил границы профессиональной этики. 4. Такое поведение повлекло за собой скандал, который затем стал причиной разрыва дружеских отношений между Фрейдом и Юнгом. Я уже развенчал эти мифы в предыдущих публикациях и сосредоточусь здесь на других аспектах замечательных отношений Шпильрейн и Юнга. Я также представил исторические факты, опровергающие повествовательные фикции о другом выдающемся случае – Пауля Шребера (70, 71, 72). «Никакого секса между Шпильрейн и Юнгом» Перед началом обсуждения волнующей документальной драмы Элизабет Мартон «Меня звали Сабина Шпильрейн» (1) с последующим показом фильма на встрече Психоаналитического общества Нью-Йорка 11 марта 2003 года, я экспромтом провел ненаучное голосование, попросив поднять руки тех из присутствующих, кто считает, что у Сабины Шпильрейн и К.Г. Юнга были сексуальные отношения в период их любви, которую Сабина Шпильрейн называла «поэзией». Число положительных и отрицательных ответов разделилось примерно поровну. Фильм Мартон неоднозначен и в этом вопросе, и в отношении того, кто кого соблазнил. Как же могли голосовавшие «за» быть столь уверенными? В околонаучной литературе об их отношениях дикое предположение взяло верх над трезвым знанием исторических фактов. Некоторые пошли еще дальше: в пьесе Кристофера Хэмптона «Лечение словом», написанной в Лондоне, подразумевается сцена дефлорации Шпильрейн Юнгом, с красными пятнами крови на простынях. Фильм «Где царит любовь» (2005) анонсируют, как «основанный на подлинной истории Сабины Шпильрейн, еврейской пациентки из России, направленной в 1904 году в возрасте 19 лет к доктору Карлу Юнгу. В ходе ее лечения, она и Юнг вступят в страстную и запретную любовную связь». Автор был поражен вульгарной пьесой Сну Уилсон «Сабина», в которой Юнг уверяет Сабину, что у него есть достаточное количество презервативов. Рената Хёфер высказывает уверенность, что Шпильрейн не просто фантазировала о зачатом от Юнга ребенка, но действительно забеременела и случился выкидыш. Какими соображениями руководствовались голосовавшие «против»? Мое собственное мнение, как несогласного, основано на письменных свидетельствах главных героев, внимательном чтении переписки Фрейда с Юнгом, и документах, которые я нашел в Женеве; все это позволяет высказать, по крайней мере, обоснованное сомнение в том, что половая связь была частью их отношений (4, 5, 6, 7). Эта осторожная позиция соответствует и духу времени начала XX века, накануне изменения европейской сексуальной морали под натиском первой мировой войны и других событий, произошедших в обществе. В те времена люди не так охотно, как сейчас, вступали в интимную связь, а нереализованный секс делал отношения даже более пикантными и трепетными, наполненными страстным ожиданием. Проведенное мною неофициальное голосование, также показывает, что историческая реальность постоянно проигрывает битву тому, что Фрейд называл «психической реальностью»: люди верят в то, чему они склонны верить, исходя из своего личного опыта, проекций и предубеждений. Тем не менее, мы обязаны быть исторически точными во имя памяти людей, вовлеченных в разоблачение мифов, и ради лучшего понимания наших собственных, вечно воспроизводящихся этических правил и конфликтов, связанных с сексуальностью и чувством вины, как в обществе, так и в психоаналитической деятельности. Рассматривая сексуальные нравы нашего времени, важно не впадать в одну из двух крайностей – морализаторство по поводу сексуального поведения или его широкую огласку с коммерческой целью. В этом отношении существуют значительные различия между США и Англией, с одной стороны, и континентальной Европой, с другой. Только в Америке мог произойти сенсационный сексуальный скандал, по поводу президента Клинтона и Моники Левински, стоивший демократам Белого дома и давший нам президента Буша, и только Англию могла охватить одержимость сексуальной жизнью членов королевской семьи. Любовные похождения французского премьер-министра Миттерана не стали такой уж сенсацией. В среде психоаналитиков, имеющих, как и остальные люди, предрассудки касательно сексуального поведения, проекция сексуальных взаимоотношений Шпильрейн и Юнга, возможно, была усилена специфически профессиональной проблемой: нарушением правила сексуального воздержания, или, как это теперь называется, нарушением границ в процессе лечения. Такие нарушения – это не просто контрперенос психоаналитика. Фрейд ясно высказался на сей счет в 1915 году: «Врачу следует объединить этические мотивы с техническими, чтобы удержаться от любви к пациенту». Утверждение это было сделано Фрейдом за годы до того, как оно стало требованием: во время обучения аналитики начали проходить личный психоанализ. В тот момент, он, вероятно, имел в виду взаимоотношения его любимого «сына» Шандора Ференци с Гизеллой Палос и ее дочерью Элмой (41, p. 203–223). Кроме того, существует необоснованное мнение, что секс между Шпильрейн и Юнгом имел место во время традиционного лечения психоанализом, как оно происходит сегодня – кушетка и все остальное. Именно Юнг создал ложное представление о том, что Шпильрейн продолжала быть его пациенткой после выписки из больницы. Сама же она заявила в 1909 году дословно следующее: «Что ж, я не могу не жаловаться на неверного любовника. …Четыре с половиной года назад доктор Юнг был моим врачом, затем он стал мне другом, и, в конечном счете, моим «поэтом», т.е. моим возлюбленным. В итоге, он пришел ко мне и события развивались так, как обычно происходит в «поэзии». Он выступал в защиту полигамии, и, предполагалось, его жена не имела возражений и т.д., и т.п. А теперь моя мать получает письма, в которых напрямую говорится, что она должна спасти свою дочь, поскольку в противном случае доктор Юнг ее погубит. …Я решительно поддержала мать. Есть основания подозревать его жену. …Моя мать пишет ему трогательное письмо, прося не переходить границы дружбы. Затем следует его ответ: «Я был врачом и стал другом, когда перестал отодвигать свои чувства на задний план. Я мог с легкостью уронить звание врача, потому что не чувствовал себя профессионально связанным, т.к. никогда не взимал платы. ...Поэтому предлагаю вам, если вы желаете, чтобы я строго придерживался своей роли доктора, платить мне гонорар как адекватную компенсацию за беспокойство. …Мой гонорар составляет 10 франков за консультацию. Я советую вам принять это практичное решение как более разумное и без каких-либо обязательств в будущем». Каким ужасно обидным это, должно быть, показалось моей матери (9, p. 93–94). Во-первых, немыслимо, чтобы между ними был секс, пока Сабина находилась в клинике Бургхольцли, на территории которой Юнг жил с женой и двумя детьми. Где бы это могло происходить: в больничной палате Шпильрейн, в коридоре, на территории? Во-вторых, после того, как Шпильрейн покинула клинику, не было продолжения анализа, ни на кушетке, ни вне ее, ни пять, ни три, ни одного раза в неделю, со свободными ассоциациями и выплаченными гонорарами. Шпильрейн не жаловалась Фрейду на то, что Юнг злоупотреблял терапией или переносом: «Я в достаточной мере аналитична, хорошо себя знаю, и уверена, что влюбленность (увлечение) на расстоянии будет наилучшим решением» (9, p. 92). В-третьих, я не считаю письма Юнга черствыми, скорее деловыми. Итак, поскольку сильные сексуальные эмоции в переносе и контрпереносе в наши дни так же радиоактивны, как и когда бы то ни было, а нарушение этических границ аналитиками и анализантами остается повторяющейся проблемой во многих местах, постольку намного проще и безопаснее проецировать такие проступки на умерших, вместо того, чтобы открыто обсуждать их среди живущих, особенно, если задействованные лица – постоянные члены психоаналитического сообщества. Проекция этического скандала была осложнена еще и тем, как были распределены роли: Шпильрейн – жертва, Юнг – преследователь. Я опроверг и этот тезис, опять же основываясь на свидетельстве самой Шпильрейн: «Мы либо оба виноваты, либо оба – невиновны» (6, p. 260). В этом мы солидарны с профессором Вольфгангом Экартом, заведующим кафедрой истории медицины университета Гейдельберга, несмотря на то, что он был руководителем феминистской докторской диссертации о Шпильрейн (48). Когда жертва – маленький ребенок, а виновное лицо – взрослый человек, насилие не вызывает сомнения, когда же вовлечены двое взрослых людей, то оба участника могут играть двойную роль жертвы и обидчика. Фон Питерсдорф использует ошибочную логику (10), цитируя знаменитую работу Ференци 1932 года «Путаница языков взрослыми и детьми» о том, как взрослые наносят сексуальную травму маленьким детям (44). Шпильрейн не была ребенком! Была ли Шпильрейн жертвой Юнга, потому что он, а не юноша, стал ее первой любовью и пробудил в ней страсть? Был ли он ее жертвой, когда ошибочно заключил, что она распространяла вредоносные слухи о нем? Последнее, но не по значению, – то, что Шпильрейн была также несправедливо обвинена в разрыве Фрейда с Юнгом (11). Это обвинение никоим образом не соответствует действительности, что доказывают письма Фрейда к Юнгу. Истинной причиной их разрыва было отрицание Юнгом фрейдовской теории либидо и их разногласия в интерпретации случая Шребера (14). Позвольте мне на мгновенье сыграть роль адвоката дьявола и согласиться с Юнгом в том, что Шпильрейн была влюблена в него, когда лечилась в клинике Бургхольцли, а не он – в неё, как он заявил в неопубликованном отчёте от 25.09.1905 г., написанном после того, как Шпильрейн покинула госпиталь. «В ходе лечения пациентка, к несчастью, влюбилась в меня. Она продолжает писать откровенно бредовые письма своей матери об этой любви, и тайное злобное ликование от того, что она пугает мать, – не последний из ее мотивов. Поэтому матери хотелось бы, если потребуется, направить ее к другому доктору, против чего я, естественно, не буду возражать» (15, p. 121, курсив мой. – З.Л.) (6, p. 255). Юнг не задается этим вопросом, но я задам его: испытывала ли Шпильрейн подлинную любовь, или, то был просто любовный трансфер? Трансфер, как несуществующая, фантазийная любовь, «фальшивая связь», по выражению Фрейда, был проанализирован Фрейдом в 1895 году в «Исследовании истерии», тогда же был изучен контртрансфер, хотя свое название получил лишь в 1910 г. Юнг не объясняет природу любви Шпильрейн к нему. Он рассматривает только эротическое содержание и цель этой влюбленности и, кажется, не обращает внимания на ее возможный враждебный смысл и намерение. Однако, по его собственному заявлению, двадцатилетняя Шпильрейн создала Эдипов треугольник, чтобы провоцировать и насмехаться над своей матерью и Юнгом, создавая при этом проблемы им обоим. Сразу бросается в глаза озорное отыгрывание в переносе, что и было подробно задокументировано Юнгом в клинической карте Шпильрейн (16). Однако, нет никаких свидетельств того, что она когда-либо активно соблазняла или склоняла Юнга к любовным отношениям с ней, несмотря на то, что она высказала подобную ассоциацию в одном из ассоциативных экспериментов Юнга (16). Кстати, в докладе 1905 г. нет указаний на какой бы то ни было мотив провоцирования ссоры между Фрейдом и Юнгом, мотив, который подтолкнул бы Шпильрейн к мысли попросить Фрейда в письме об аудиенции 30 мая 1909 года. Спустя десять лет Фрейд рассмотрит природу фантазирования, или трансфера влюбленности, конкретнее: «Если взглянуть на ситуацию с более близкого расстояния, то, можно распознать влияние мотивов, которые в дальнейшем усложняют дело. Некоторые из них связаны с состоянием влюбленности, другие же выступают специфическими проявлениями сопротивления. Первые обнаруживаются в попытке пациентки, убедив себя в собственной неотразимости, уничтожить авторитет врача, опустив его до уровня любовника, и достичь других выгод. Как можно предположить, признание в любви со стороны пациентки используется, как способ подвергнуть своего аналитика тяжкому испытанию, поскольку, если тот продемонстрирует признаки податливости, то, скорее всего, его призовут за это к ответу. Более того, создается впечатление, что сопротивление – это провокационная игра, усиливающая состояние влюбленности пациентки и преувеличивающая ее готовность к сексуальному подчинению, оправдывающему практику вытеснения указанием на опасность подобной распущенности (8, p. 163). Агрессия – в то время еще не достаточно оцененный мотив в теории Фрейда, но как моралист и практикующий аналитик Фрейд в полной мере осознает его, и как раз здесь в разделе о сопротивлении открыто признает аспект негативного переноса. Юнг также не был слеп по отношению к агрессии, и успех лечения Шпильрейн в стационаре был достигнут вовсе не только благодаря, как он писал в письме Фрейду от 23.10.1906 г., «лечению истерии Вашим методом» (18, p. 6). На самом деле, в то время, скорее, помог метод Брейера, как и в случае с Анной О., а также способность Юнга конфронтировать с провокационными попытками Шпильрейн кляузничать, его умение терпеливо и с симпатией выносить ее агрессивное поведение. Все это помогло привести к разрешению значительного агрессивного компонента ее неврозов, способствуя ее выздоровлению: прекращению лечения и зачислению в Медицинскую школу при Университете Цюриха. Позднее он стал ее преподавателем в медицинской школе и руководителем ее диссертации, за которую она была удостоена степени доктора медицины. В конце концов, она станет фрейдисткой, а не юнгианкой, психоаналитиком и членом Венского и Женевского психоаналитических обществ. Как уже говорилось, Шпильрейн действительно нуждалась в любви Юнга, как и пациенты, которых знал Фрейд: «С первого взгляда ясно, что трансфер влюбленности пациентки вряд ли может принести пользу при лечении. Независимо от того, насколько податливой она была раньше, она внезапно утрачивает какое бы то ни было понимание хода лечения и заинтересованность в нем, перестает говорить или слышать о чем-либо, кроме своей любви, требуя взаимности. […] Сцена полностью меняется, как если бы какая-то часть фантазирования прервалась внезапным вторжением реальности, подобно тому, как ходе театрального представления внезапно вспыхивает язык пламени» (12, p. 161). Тем не менее, Фрейд пишет: «У нас нет права утверждать, что возникающее в процессе аналитического лечения состояние влюбленности, не является «подлинной» любовью. Если оно кажется не вполне нормальным, то достаточно вспомнить, что и в обычной жизни, вне анализа, влюбленность так же напоминает ненормальное душевное состояние гораздо больше, чем нормальное» (12, p. 168). Поскольку Платон до него рассмотрел любовь как форму безумия, Фрейду оставалось установить, что всякая любовь, в рамках терапии и за ее пределами, окрашена переносом. Так же как любовь, перенос не ограничивается аналитическими отношениями, но играет роль в любых отношениях во все времена. Перенос – повсеместен, как бактерия в воздухе. Только в лаборатории эта бактерия изучается под микроскопом с целью диагностики и лечения. Подобным образом, только в специальных условиях аналитического лечения, перенос находится под наблюдением, изучается и анализируется для того, чтобы освободить пациента от кандалов его или ее инфантильных отношений. С моей точки зрения, любовь 34-летнего Юнга и 24-летней Шпильрейн была реальной и подлинной, а не просто пьесой в театре их воображения, когда они перешли от дружбы к любви в конце 1908–начале 1909 гг., и на нее оказывали влияние их неразрешенные переносы. Неважно, кто сделал первый шаг, кто кого соблазнил – это все равно невозможно выяснить из документов – бывшая пациентка и доктор закончили реальными, страстными, но, по сути, платоническими любовными отношениями, соответствующими данному Шпильрейн определению нежности, как «поэзии» – без полового акта. И, если это допустимо, то «платонические» в этом случае означает выражение привязанности, сопровождаемое ласками, то есть поцелуями и объятиями, что также предполагает любовь к ближнему, Любовь с большой буквы. Их любовь с самого начала натолкнулась на социальные препятствия для них обоих. Шпильрейн мечтала завоевать женатого мужчину и родить от него германо-еврейского ребенка по имени Зигфрид; Юнг никогда не обещал бросить богатую супругу и жениться на еврейской девушке, предпочитая остаться прелюбодеем, т. е. совершить супружескую измену по отношению к своей жене Эмме, матери его детей. Именно по этой причине – зная, какой страстной была любовь Шпильрейн к нему и, не желая оставлять свою жену – Юнг был осторожен с вступлением в половую связь, ибо она сделала бы увлеченность им Шпильрейн еще более настойчивой и сложной для разрыва, решись он на него. Достоверно неизвестно, был ли Юнг беспорядочен в половой жизни до этого любовного эпизода – как пишет Шпильрейн в своем дневнике в 1910 году, ссылаясь на другую еврейскую девушку из России, писавшую докторскую диссертацию под началом Блейлера, руководителя Юнга: «Когда я вышла погулять, я встретила фроляйн Аптекман. Она когда-то была пациенткой моего друга, и теперь она – «одна из многих» (9, p. 17). Она также писала своей матери в 1909 году, что «он проповедовал полигамию, а его жена не возражала и т. д., и т.д.» (7). Юнг и сам относил свою неразборчивость в половых связях к полигамии; но вместо того, чтобы разобраться в собственной мотивации, он приписал это влиянию и идеям своего бывшего пациента и сотрудника, печально знаменитого австрийского психиатра Отто Гросса. Так Юнг пишет об этом Фрейду в письме от 25-го сентября 1907 г.: «Доктор Гросс говорит мне, что быстро положит конец трансферу путем превращения людей в сексуально распущенных существ. Он говорит, что трансферы на аналитика и постоянная фиксация на них, являются всего лишь символами моногамии и, следовательно, – симптомом вытеснения. Действительно здоровое состояние для невротика – это сексуальная распущенность. Таким образом, он ассоциирует Вас с Ницше. Мне кажется, однако, что сексуальное вытеснение – очень важный и незаменимый цивилизационный фактор, несмотря на то, что он патогенен для многих неполноценных людей. Я чувствую, что Гросс заходит слишком далеко с этой модой на сексуальное «короткое замыкание», это не умно, не отвечает хорошему вкусу, а просто удобно, и, следовательно, является чем угодно, только не цивилизационным фактором» (18, p. 90). Критика Гроссом традиционного сексуального лицемерия перекликалась с разрушительной критикой Фрейдом «цивилизованной» сексуальной морали в 1908 году, и звучала почти так же, как у Вильгельма Райха двадцать лет спустя. В конце концов, Фрейд согласится с Юнгом в том, что сексуальное вытеснение – это цена, которую человечеству приходится платить за культуру, по крайней мере, в западном мире. Но можем ли мы верить Юнгу, рядящемуся в мантию иудео-христианской морали, и в то же время желающему быть дионисийским язычником (или ницшеанцем, по Гроссу) и мечтающему о других женщинах, когда он косвенно обвиняет Фрейда в пропаганде свободного секса? Конечно же, Фрейд этим не занимался. Интересно в этой связи сравнение сексуальности Фрейда и Юнга. В 1909 г. Фрейду было 53 года, и (согласно Джонсу) он не был сексуально активен с тех пор, как родился его последний ребенок – дочь Анна, у него не было романтических отношений с бывшими пациентками, не было и любовниц. Он прошел через интенсивный процесс самоанализа по поводу своего инцестуозного комплекса, и сделал Эдипов комплекс основанием своих теорий сексуальности и любви, невротического расстройства и формирования характера, этики, антропологии и теории культуры. Юнг, напротив, по-видимому, подавлял свой инцестуозный комплекс, порвал с Фрейдом из-за смещения на задний план сексуальности в толковании случая Шребера (14) и пересмотра концепции либидо. В итоге он разработал мистическую концепцию культуры, и, судя по всему, не использовал на практике то, за что ратовал. Еще одно различие между двумя титанами психоанализа относилось к инцестуозному комплексу: оба скрывали латентный гомосексуальный конфликт, хотя Юнг признался, что влюблен в Фрейда (14). Разрешили они эту проблему по-разному: Юнг был гомофобом, и воздерживался от лечения гомосексуальных пациентов, Фрейд, напротив, оставался терпимым к гомосексуализму. В 24 года, как говорит Шпильрейн, она была невинной девушкой: «Мои родители, главным образом, моя мать, гордились «чистотой» и «наивностью» своей дочери, мои подруги тоже не хотели испортить меня объяснениями (сексуальности). В старших классах из уважения к хорошим манерам спаривание животных было исключено из курса естествознания. В конце концов, я сама была довольна своей «невинностью», и у меня сохранялись некоторые опасения стать нечистой в результате познания [сексуальности]. Так случилось, что во время моего обучения в университете я узнала о сексуальных вопросах из лекций по зоологии (20, p. 144). По-видимому, до встречи с Юнгом Шпильрейн не получила никаких уроков по сексуальным вопросам. Она не рассказывает нам, была ли влюблена в мальчика своего возраста в старших классах. Как студентка медицинского факультета она довольно быстро восполнила этот пробел в образовании, и не только благодаря чтению, но и обретя опытного учителя в лице Юнга. Он стал ее первой, страстной, неповторимой и безграничной любовью, любовью Ромео и Джульетты, в которой Ромео оказался более взрослым женатым мужчиной. Для Юнга, однако, она была только дополнительной любовью, внебрачной связью, удовлетворяющей глубокую потребность в бурных романтических увлечениях, столь необходимую для поддержания его научной работы. Секс, любовь, Эдипов комплекс В том знаменательном 1909 году, вдохновившись встречей со Шпильрейн и Гроссом, Юнг опубликовал статью о динамике отношений между отцом и ребёнком. В статье было представлено несколько любопытных случаев, анализируя которые Юнг пересмотрел некоторые идеи Фрейда, но не пришёл к принципиально новым выводам. В 1909 и 1912 годах Фрейд опубликовал свои работы о двух взаимосвязанных психоаналитических концепциях – семейном романе и Эдиповом комплексе, соответственно. Эти две концепции стали важным шагом к интерпретации динамики или, как называл это Фрейд, необходимых любовных условий (liebesbedingungen) возникновения различных нормальных и патологических форм сексуального поведения относительно моногамного брака и нарушений супружеских отношений: выбора супруга(и), неразборчивости в отношениях, неверности, ревности, гомосексуальности, а также эгоистичных наклонностей и стремления к власти, что тоже нельзя обойти вниманием. Согласно Фрейду, невротик, увлечённый сочинением семейных романов, отличается «весьма своеобразным воображением и привычкой к фантазированию даже в зрелом возрасте. Если внимательно изучить содержание его фантазий, обнаруживается, что они нужны для исполнения желаний и внесения поправок в реальную жизнь. Фантазирование преследует две цели, эротическую и честолюбивую, однако, последняя тоже обычно имеет эротический подтекст. В указанный мной ранее период воображение ребёнка становится способом достижения свободы от родителей, о которых он теперь невысокого мнения, и замены их другими, имеющими, как правило, более высокий социальный статус» (21, p. 238). Такое поведение можно объяснить только динамикой инцестуозного или, образно выражаясь, Эдипова комплекса, суть которого кратко изложил Фрейд в первом очерке (22). Рассматривая проблему «необходимых условий любви, которые определяют выбор объекта и способ приведения запросов воображения в соответствие с реальностью» (22, p. 165), Фрейд использует понятие Эдипова комплекса для описания 4 характерных типов выбора объекта любви среди мужчин; один из этих типов составляют мужчины, которые руководствуются «условием «пострадавшей третьей стороны»; это означает, что такой мужчина никогда не выберет объектом своей любви свободную женщину, то есть незамужнюю или замужнюю, но одинокую. Его заинтересует лишь та, на которую претендует по праву мужа, жениха или друга другой мужчина» (22, p. 166). Эта формулировка подразумевает, что женщина, подобным образом, влюбится только в того мужчину, который принадлежит другой женщине. Следующий тип выбора относится к мужчинам, для которых «целомудренная женщина с безупречной репутацией никогда не покажется настолько привлекательной, чтобы стать объектом любви, в отличие от женщины, которая в той или иной мере пользуется дурной репутацией, и чьи верность и надёжность вызывают некоторые сомнения. Это условие можно обозначить достаточно грубым термином «любовь к проститутке» (22, p. 166). С точки зрения стороннего наблюдателя, особенно поразительно стремление мужчин такого типа «спасти» возлюбленную. Мужчина убеждён, что он ей нужен, что без него она окончательно потеряет контроль над собой и быстро достигнет прискорбного состояния (22, p. 168). Источником таких эмоциональных установок и типов поведения является «материнский комплекс» (22, p. 170), то есть расщепление образа матери на ангелоподобную личность, «человека безукоризненной духовной чистоты» (22, p. 170) и шлюху. В результате, мужчина «начинает испытывать влечение к собственной матери в том смысле, который теперь ему открылся, и снова ненавидеть отца, как соперника, стоящего на пути к удовлетворению этого желания; то есть попадает под власть Эдипова комплекса. Он не прощает свою мать, позволяющую себе вступать в сексуальные отношения с его отцом, а не с ним, и считает это актом неверности» (22, p. 171). Теперь необходимо разобраться, как «бессознательные фантазии об инцесте» влияют на внешнее поведение людей. Так, Ференци (39) рассмотрел обратную негативную сторону этой динамики в контексте «семейных романов унижения», в сценариях которых люди из состоятельных семей испытывают своеобразную «ностальгию по грязи» и комфортно себя чувствуют только в обществе слуг и людей более низкого социального положения. Во втором очерке (37), где ставится вопрос о динамике мужской импотенции и женской фригидности, Фрейд продолжает разрабатывать тему формирования и созревания либидо в рамках общей психоаналитической теории о романтических и эротических мотивах в интимной жизни человечества и выделяет следующие стадии: выбор объекта первичной младенческой любви и исходных диадических отношений с матерью, переход к триадическим отношениям (любовному треугольнику) с обоими родителями и как результат разрешения или не-разрешения этого конфликта - формирование адаптивного или неадаптивного поведения взрослого человека в отношении интимной жизни. У женщины эдипальный выбор любви к отцу означает желание иметь от него ребёнка. Противопоставляя два аспекта любви, эрос и агапе, Фрейд объясняет динамику мужской импотенции и женской фригидности следующим образом: «любовная жизнь у таких людей обычно протекает в двух направлениях, представленных в искусстве как любовь священная и мирская, или животная. Когда они любят, они не испытывают влечение, а когда испытывают влечение – не любят. Они стараются найти объекты, которые им не нужно любить, чтобы не допускать чувственных отношений с объектом любви. (…) Основным способом защиты от этой патологической разделённой любви для мужчины является снижение психической ценности объекта полового влечения, в то время как завышенная ценность, обычно приписываемая объекту влечения, целиком достаётся объекту инцестуозной любви и её представителям. Как только выполняется условие обесценивания, становятся возможными свободное самовыражение, необходимая сексуальная активность и достижение удовольствия в полной мере. Взаимное влечение Шпильрейн и Юнга можно рассматривать как иллюстрацию одного из вышеописанных типов динамики эдипального конфликта: 1) оба оказались в невыгодном положении в глазах общества, препятствовавшего развитию подобных отношений; 2) сопутствующие конфликты и эмоциональные взрывы повлекли за собой регрессию к неразрешённым ранее эдипальным противоречиям, включая зависимости. Как известно, в числе семейных романов Юнга фигурировал сценарий, где тот был незаконнорожденным внуком Гёте. Я не изучал отношение Юнга к его матери, его инцестуозные фантазии и то, как последние обусловили его неразборчивость в половых связях. В письме от 3.12.1908 Юнг рассказал Фрейду о своих смешанных чувствах по поводу рождения сына Франца: «От всей души благодарю за поздравительную телеграмму. Можете вообразить нашу радость. Роды прошли нормально, мать и ребёнок чувствуют себя хорошо. Так жаль, что мы уже не крестьяне. Тогда бы я сказал: «Теперь у меня есть сын, и я могу спокойно отойти в мир иной». На эту неоднозначную тему можно ещё многое сказать» (18: 184). Но мы не знаем подробностей. Вполне возможно, смешанные чувства по-прежнему имели место 3 года спустя, в письме от 18.5.1911, где Юнг ещё более саркастично сетует на свои семейные проблемы: «У нас всё хорошо, разве только вызывает беспокойство (по счастью, и на сей раз обошлось ложной тревогой) многочисленность потомства. Мы уже испытали всевозможные способы сдержать наплыв этих маленьких даров божьих, но уже не очень верим в свои силы. Кое-как доживаем от одной менструации до другой. Жизнь цивилизованного человека определённо не лишена занятности» (18, p. 424). Думается, мы вполне можем допустить, что на фоне такого стечения обстоятельств юная, девственная и полная жизненных сил Шпильрейн стала для Юнга желанной передышкой после жены, морально и физически истощённой, а, возможно, и преждевременно постаревшей из-за частых родов. Также это, вероятно, объясняет отказ Юнга от половых сношений в силу его хронического страха беременности: с какой стати бы ему рисковать, забеременей Шпильрейн от него? Однако, возможно, она привлекала Юнга как «иностранка», развратная соблазнительница, в отличие от его целомудренной жены. Не знаю, читала ли Шпильрейн вышеупомянутые работы Фрейда, но в 1909 она сопоставила и тщательно проанализировала свои и Юнга комплексы: «Совсем недавно Юнга завершил работу над статьёй «Über die Rolle des Vaters im Schicksaale [sic!] des Einzelnen» (47), которая произвела такой фурор. Речь в ней идёт о том, что выбор объекта (любви) в будущем предопределён изначальными отношениями ребёнка с его родителями. То, что я в него влюблюсь, было так же предопределено, как и его любовь ко мне. Он для меня как отец, а я для него как мать, а точнее, как женщина, впервые заменившая ему мать (которая заболела истерией, когда ему было два года), и он был настолько к ней привязан, что, когда она уходила, он видел её в своих галлюцинациях и т.д., и т.п. Я не знаю, почему он влюбился в свою жену. Допустим, жена «не полностью» его удовлетворяет, поэтому теперь он полюбил меня, истеричку. И надо ли объяснять, почему я полюбила его, психопата? Я никогда не считала своего отца нормальным. Его помешательство на самопознании нашло своё отражение в Юнге, для которого нет ничего важнее науки. Деятельная активная личность с неуравновешенным характером, высокоразвитой восприимчивостью и потребностью страдать и сострадать, полностью отдаваясь этому чувству. Если обращаться с ним с любовью и нежностью, он отдаст что угодно. Как-то в моём присутствии его настолько переполняли эмоции, что по его щекам катились слёзы. Если бы только вы могли спрятаться в соседнюю комнату и послушать, как он обеспокоен в отношении меня и моего будущего, вы сами бы расчувствовались до слёз. Потом он начинает беспрестанно корить себя за свои переживания, за то, что я для него – святое, и он готов молить о прощении. Не могу точно процитировать, потому что выражается он несколько сентиментально, но вы без труда догадаетесь сами. Просто вспомните, как подобным образом извинялся перед Вами Ваш собственный любимый папочка! Мне неприятно цитировать, как он упрекает себя, потому что вина либо в равной степени лежит на нас обоих, либо мы оба ни в чём не виноваты. Посмотрите, сколько к нему приходит пациенток, и все без исключений в него влюбляются, но он относится к ним только как терапевт, потому что не отвечает им любовью. Но знали бы вы, как отчаянно он боролся со своими чувствами! А что было поделать? Много ночей он страдал, думая обо мне. Мы даже подумывали расстаться. Но эта мера была отвергнута в силу её невыполнимости – мы ведь оба живём в Цюрихе. Он считал себя ответственным за мою судьбу и со стенаниями произносил эти слова. Он не хотел стоять на пути моего счастья… И у него были основания опасаться за моё будущее (если мы всё же расстанемся). Этот разговор состоялся почти две недели назад, и для нас обоих это была пытка, мы и слова не могли вымолвить. Выяснение отношений сошло на нет. Ducunt volentem Dei, nolentem trahunt (Желающего боги ведут, нежелающего – тащат). Мы стояли, застыв в нежнейшей поэзии… Пусть завтра приходят тьма и холод. А сегодня я предложу солнцу своё сердце. Я буду весел. Я буду молод. Я буду счастлив, вот, что я хочу. (Прилагательные в мужском роде, будто отражают настроение Юнга). Потом я в один день получила открытку и письмо, где он просил меня не грустить, а в пятницу он пришёл. Снова поэзия, и, как обычно, я не знаю, смогу ли я его когда-нибудь простить за то, что он сотворил со мной. Он не спал всю ночь, он вымотан и не может больше бороться. Но и мне, в свою очередь, следует сказать, а сможет ли он когда-нибудь простить меня за то, что я сделала с ним. Есть лишь одно различие: я знаю, что наука для него превыше всего, и ради того, чтобы заниматься ею, он вынесет всё. Вопрос состоит только в том, как ко всей этой истории отнесётся мой разум. Но есть проблема – он не знает, как к этому относиться. Мне следовало бы писать не о Юнге и его семье, а о себе. Вот только стоит ли мне позволить этому жестокому водовороту жизни захватить всё моё существо и радоваться, пока светит солнце, или, когда приходит мрак, перенести свои чувства на ребёнка и науку, которой мне так нравится заниматься? Во-первых, кто знает, чем всё это закончится. Неисповедимы пути Господни. Как бы то ни было, современная молодёжь смотрит на всё это иначе, и вполне возможно, я снова смогу полюбить, и на сей раз удачно – то есть, найду себе мужа. Но не забывай, что это относится к далекому будущему, поэтому не беспокойся. Пока нам удавалось оставаться на уровне безопасной поэзии, и мы будем находиться на нём и дальше, пока я не стану доктором, если только обстоятельства не изменятся. Удивительно, как Шпильрейн повзрослела с 1905 г., сформировалась и как личность, и как проницательный глубинный психотерапевт. Она поняла природу эдипального переноса, лежавшего в основе её с Юнгом взаимного влечения, причём не только на уровне сексуальных отношений, но и в смысле отыгрывания невроза судьбы, предопределённого тем, как сошлись их идентификации с родителем противоположного пола: Юнга и его матери, Шпильрейн и её отца, – что стало важным развитием предложенной Фрейдом концепции либидинозной динамики. Так же она объяснила, что означает поэзия в её понимании и чётко определила границы физического выражения нежности и страсти. Однако, удивительно, что Шпильрейн умолчала о другом важном факторе её с Юнгом взаимного влечения: она была еврейкой, а Юнг – гоем; а также о той роли, которую любовь евреек к неевреям сыграла в жизни самой Шпильрейн и её матери, и, с другой стороны, о своём влиянии на имевшийся у Юнга «еврейский комплекс». ЛИТЕРАТУРА
|
