Филатов Ф.Р.

Биография и научное наследие

Сабины Николаевны Шпильрейн в контексте ее эпохи

Аннотация. В статье прослеживаются этапы жизни С.Н. Шпильрейн, обсуждается её вклад в становление психоанализа, в психологию развития (исследования мышления и речи в детском возрасте), клиническую психологию (психологические исследования шизофрении). Приводится характеристика основных работ, составляющих её научное наследие.

Ключевые слова: Шпильрейн, Блейлер, Юнг, Фрейд, психоанализ, истерия, шизофрения, деструкция.

Abstract. In the article the main stages of S. Spielrein’s life are described. The author discusses her contribution to the development of psychoanalysis, in developmental psychology (the study of thought and speech in children), clinical psychology (psychological studies of schizophrenia). The article also contains the characteristic of the main works in S. Spielrein’s scientific heritage.

Key words: Spielrein, Bleuler, Jung, Freud, psychoanalysis, hysteria, schizophrenia, destruction.

                1. С.Н. Шпильрейн, Женева, ок. 1920

Сабина Николаевна Шпильрейн (в замужестве Шефтель, затем Шпильрейн-Шефтель, 25 октября / 7 ноября 1885 – 11 или 12 августа 1942) – легендарная личность, в силу драматических перипетий судьбы и неординарности ставшая яркой символической фигурой в истории российской и мировой психоаналитической культуры, а также героиней ряда литературных произведений, пьес и кинофильмов. Она известна научному миру, прежде всего, как автор оригинальной и новаторской для своего времени теории деструкции, предвосхитившей учение Зигмунда  Фрейда о влечении к смерти и отраженной в статье «Деструкция как причина становления» (1912) [13].

Сабине Шпильрейн суждено было стать одной из первых женщин-психоаналитиков, ученицей и коллегой Карла Густава Юнга (с которым её связывали психотерапевтические и эмоционально-значимые отношения), Ойгена Блейлера и Зигмунда Фрейда. Активная участница международного и российского психоаналитического движения, она – редкий случай! – смогла соединить в своём научном мировоззрении и наследии идеи двух антагонистов-патриархов глубинной психологии, Юнга и Фрейда, поддерживая отношения с обоими в период их разрыва и конфронтации, когда психоанализ оказался расколот на противоборствующие лагеря.

2. Первая книга о С.Н. Шпильрейн. Альдо Каротенуто «Тайная симметрия. Сабина Шпильрейн между Юнгом и Фрейдом. Нерассказанная история женщины, изменившей раннюю историю психоанализа». New York, Pantheon Books, 1982. 

3. Первая биография С.Н. Шпильрейн, изданная на русском языке. Рихебехер С. Сабина Шпильрейн: «почти жестокая любовь к науке». Биография. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2007.

Интегрируя в своей научной работе тенденции развития психоанализа в Австрии, Швейцарии и России, Шпильрейн состояла в трех психоаналитических обществах: Венском (с 1911 по 1922), Женевском (с 1922 по 1924) и Русском (с 1924 до момента ликвидации общества) [7]. Она внесла значительный вклад в становление теории и практики психоанализа и глубинной психологии в целом, оказала влияние на психологию развития, психологические исследования мышления и речи в детском возрасте, психоаналитические исследования шизофрении и т.д. [1, 7, 9, 10, 14, 22].

Научное наследие и биография Сабины Шпильрейн последние три десятилетия находятся в фокусе кропотливого изучения, привлекая внимание психологов и историков разных стран. После того, как в 1977 г. в подвале Женевского Института Жан-Жака Руссо были обнаружены её архивы, а в 1980 г. вышла в свет монография итальянского исследователя Альдо Каротенуто «Дневник тайной симметрии. Сабина Шпильрейн между Юнгом и Фрейдом» [21], эта выдающаяся женщина постепенно заняла свое достойное место в ряду ключевых фигур психоаналитического движения.

Сабина Николаевна Шпильрейн родилась 25 октября (7 ноября по новому стилю) 1885 года в г. Ростове-на-Дону. Она была старшей дочерью видного преуспевавшего коммерсанта, энтомолога по образованию, выходца из Варшавы, впоследствии купца 1-ой гильдии Николая Аркадьевича Шпильрейна (1861 – 1938) и врача-стоматолога Евы Марковны Шпильрейн, урождённой Люблинской (1863 – 1922) [7, с. 14 – 24]. Отец Евы и дедушка Сабины Мордехай Люблинский был глубокоуважаемым раввином в Екатеринославле. Воистину харизматическая личность, он стал героем множества легенд; в частности, имели хождение удивительные истории о его способности к ясновидению. Так, согласно легенде, он предсказал дату собственной смерти, из чего следовало, что он вовсе не умер, а попрощался и ушел к Богу, который призвал его [7, с. 22].

4. Семья Шпильрейн в 1896 г.

Нижний ряд, первая слева – Сабина Шпильрейн.

5. Доходный дом семьи Шпильрейн, Ростов-на-Дону,  ул. Пушкинская, 83.

У Николая и Евы Шпильрейн, помимо Сабины, было три сына – Ян Николаевич (1887–1938), Исаак Николаевич (1891–1938) и Эмиль Николаевич (1899–1938) – все трое одаренные ученые и все трое репрессированы по сфабрикованным обвинениям в разгар сталинских чисток, – а также младшая дочь Эмилия (1895 – 1901), умершая от тифа в раннем детстве [7].

Николай (Нафтулий) Аркадьевич успешно занимался торговлей минеральными удобрениями и владел магазинами в Варшаве и Париже. Он был высокообразованным, интеллигентным человеком, свободно изъяснялся на нескольких европейских языках и отличался музыкальной одарённостью [7, с. 14–21]. Подобно многим мужчинам-евреям его поколения, он последовательно прошел два этапа обучения, традиционно-религиозный и светский. Его отличали широкий круг естественнонаучных и гуманитарных интересов и влюбленность в немецкую культуру, которая передалась дочери. Именно он ввел в число важнейших семейных принципов разностороннюю образованность и разнонаправленную интеллектуальную активность; неудивительно, что все его дети, дожившие до взрослого возраста, стали незаурядными учеными. Сохранилось показательное письмо уже пожилого Николая Шпильрейна осужденному сыну Исааку на его день рождения от 26 мая 1937 года (в конце года Исаак был расстрелян). Даже пережив страшное горе, Николай Аркадьевич не утратил потребность в интеллектуальных занятиях и в своем письме, не упомянув ни о дочери, ни о внуках, он, главным образом, обсуждал методику преподавания арифметики в школе [4, с. 294]. В личном общении Николай Шпильрейн был человеком сложного характера. Его отличали хроническое переутомление, нервозность, склонность перегружать себя работой, доходя до полного упадка сил и подавленного состояния. Он страдал от перепадов настроений и тяжело сходится с другими людьми, часто проявлял вспыльчивость и неврастеническую раздраженность.

Мать Сабины Николаевны Ева Марковна была исключительно одарена. Отец Евы раввин Люблинский возлагал на неё большие надежды. Он стремился обеспечить ей блестящее образование и, невзирая на то, что это делало его положение в общине уязвимым, отправил свою дочь в христианскую гимназию и настоял на том, чтобы она посещала университет. Столь основательное женское образование было малохарактерным для того времени [7, с. 23].

Николай и Ева Шпильрейны идентифицировали себя с русской культурой, русифицировали свои имена, а в домашней обстановке называли друг друга «Коля» и «Маша». У них сложились прочные партнерские отношения, причем распределение ролей и свобода в принятии решений соответствовали традициям просвещенной буржуазной семьи. Оба стремились жить и воспитывать детей в атмосфере, насыщенной разносторонними научными и культурными интересами. Но уже на раннем этапе брака между ними стали возникать разногласия – в частности, по религиозным вопросам. Со временем противоречия усугубились, что нередко выливалось в затяжные семейные сцены, игнорирование друг друга, ссоры по поводу детей [7, с. 14–24].

Поначалу семья Шпильрейн, располагавшая немалым состоянием, жила в арендованных квартирах, а в 1897 году переехала в собственный дом по адресу: Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 83 («Доходный дом семьи Шпильрейн», где в 7 ноября 2015 года к 130-летию со дня рождения Сабины Николаевны была открыта посвященная ей мемориальная экспозиция).

6. Мемориальная доска на доме семьи Шпильрейн

7. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, конец XIX – начало XX вв.

Примечательно, что в год рождения Сабины Николаевны Шпильрейн (1885) великий русский писатель Лев Николаевич Толстой работает над повестью «Смерть Ивана Ильича» – создаётся одно из самых глубоких и пронзительных произведений русской литературы об опыте умирания и осмысления смерти. Мотивы «смерти-возрождения» и «деструкции» станут ключевыми на раннем этапе научного творчества Шпильрейн.

В том же году её великий земляк Антон Павлович Чехов пишет юмористический рассказ «Нервы» (опубл. в журнале «Осколки», № 23, 1885). Впечатлительным героем этого рассказа после спиритического сеанса овладевает нервное возбуждение. Оно сопровождается чувством страха, которое нарастает, хотя, как будто, не имеет под собою видимых причин.

Рассказ блестяще отражает игру искаженного страхом воображения, которое, создавая нелепые ситуации и утрированные иррациональные образы, неуклонно подкрепляет и усиливает первоначальный аффект. Чехов, тогда ещё Чехонте, точно подмечает примету времени: «нервы» становятся едва ли не главной проблемой конца века.

Нервные болезни распространяются, принимая размах настоящей эпидемии. Одни страдают от них, другие пытаются их изучать. Болезненная сторона человеческой психики привлекает внимание не только психиатров, но и писателей XIX века, формируя своеобразную моду на все аномальное, «декадентское». Образцы описания патологических типов личности мы можем встретить в произведениях американца Эдгара По, французов Гюстава Флобера и Жориса Карла Гюисманса, российских классиков Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого.

Биограф Шпильрейн Сабина Рихебехер определяет эпоху, на которую пришлось детство нашей героини, как «нервозное время» [7, с. 42–52].

Настоящим бичом Европы в этот период становится истерия, поражающая не только темные, подверженные суевериям народные массы, но и высшие слои общества. Её не удается списать, как это было принято тогда, на дегенерацию и нарушения мозговой деятельности; она обнаруживает не до конца понятную связь с детским опытом человека и не поддается излечению традиционными медицинскими методами. Смелый ученый, новатор своей эпохи Зигмунд Фрейд, преодолевая застарелый предрассудок «Истерия – это женская болезнь», находит её характерные проявления и у мужчин; его доклад «Об истерии у мужчин» (1886) вызывает резко отрицательную реакцию венских коллег, ортодоксально настроенных физиологов и врачей. Несмотря на фактическую профессиональную изоляцию, Фрейд не откажется от своих идей и спустя семь лет в соавторстве с Йозефом Брейром обобщит их в работе «Исследования истерии».

В 1886 году Рихард фон Крафт-Эбинг публикует знаменитую работу «Половая психопатия» («Psychopathia Sexualis»), одно из первых систематизированных исследований сексуальных девиаций (эта книга заложила основы сексологии и сексопатологии), а Зигмунд Фрейд оканчивает стажировку в клинике Сальпетриер в Париже у прославленного французского невролога, психиатра и гипнолога Жана Мартена Шарко. Под впечатлением от ярких, артистичных клинических демонстраций профессора Шарко Фрейд формулирует важнейшие гипотезы, эмпирическая проверка которых приведёт его позднее к созданию собственной теории бессознательного психического. В тот же период французский невропатолог и психолог Пьер Жане, у которого впоследствии будет стажироваться Карл Густав Юнг, проводит исследования истерического паралича, готовит к печати работу по психическому автоматизму и создает концепцию низших и высших психических функций.

Всего полтора десятилетия назад в обиход вошло понятие «психотерапия», и ещё долго это занятие будет оставаться отнюдь не престижным и неблагодарным делом энтузиастов-одиночек. Психиатрия переживает расцвет, определяет собственный категориальный аппарат, и уже предпринимаются первые попытки её гуманизации. Но основополагающее руководство для психиатров Эмиль Крепелин опубликует только в следующем десятилетии. Постепенно складываются предпосылки психоанализа, однако Фрейд с его страшим другом и коллегой Йозефом Брейром все еще увлечены вопросами терапевтического применения гипноза. 

Дух времени ощущается и в семействе Шпильрейн. В большинстве своём её представители, как выяснится позже, были подвержены истерии. Детство Сабины Николаевны прошло под знаком неординарной одаренности и семейного неблагополучия [4, 7, 8, 18].

8. Сабина, ок. 1896.

9. Николай Шпильрейн, отец Сабины

С 1890 по 1894 гг. Сабина посещала Фребелевский детский сад, в котором применялись инновационные для того времени методы воспитания и образования (педагогическая система Августа Фребеля, ученика И.Г. Песталоцци). В 1904 г. она окончила с золотой медалью ростовскую Екатерининскую гимназию.

Сабина Шпильрейн уже в детском возрасте проявляла разностороннюю одаренность, богатое воображение, лингвистические и литературные способности, склонность к изучению языков и словесному творчеству, что отразилось в ее детских дневниковых записях [4].

Она была впечатлительной, ранимой девочкой с тонкой психической организацией и некоторыми странностями в поведении [4, 7, 8, 18, 21].

Детский и юношеский дневник Сабины Шпильрейн, в котором она подвергает исследованию собственные фантазии, переживания, детские игры, представляет собой интересный для психолога человеческий документ, удивительный образец раннего интеллектуального развития и рефлексии [7, 8]. Подобно знаменитому юношескому дневнику художницы Марии Башкирцевой, он может многое рассказать о психологии неординарной творческой личности. Есть в нем и материал, который заинтересует клинического психолога. Одной из центральных и противоречивых фигур дневника стал отец, к которому девочка испытывала очень сильные и двойственные, амбивалентные чувства.

В упомянутом рассказе Чехова «Нервы» есть фраза «Что значит нервы, однако! Человек развитой, мыслящий, а между тем... чёрт знает что! Совестно даже». Этой шутливой репликой вполне точно и лаконично можно было бы описать психопатический характер Николая Аркадьевича Шпильрейна. 

В одном из писем он обмолвился, что хотел бы быть мужественным и самоотверженным, чтобы его дети могли парить в небесах [7, с. 33]. Но, радея об их счастливом будущем, он был склонен к крайностям и перегибам. В соответствии с его представлениями о воспитании, в семье в зависимости от дня недели говорили на разных языках: немецком, французском, английском. Нарушения жестких правил сурово карались. Наказания нередко приобретали изощренный и явно садистический характер. Все это удерживало и без того впечатлительных детей в состоянии хронического эмоционального стресса, а, возможно, и систематической когнитивной перегрузки.

10. Сабина, Ева и Эмилия (Милочка) Шпильрейн, ок. 1899.

11. Сабина,ок. 1899.

10 октября 1901 умирает от тифа Эмилия, младшая сестра Сабины, которую она, по её словам, любила «больше всего на свете» [7, с. 40]. Смерть Эмилии стала глубокой душевной травмой для шестнадцатилетней Сабины, вероятно, повлияв на развитие у нее нервно-психического расстройства.

Другой предпосылкой усугублённого юношеским кризисом заболевания стала крайне напряженная, патогенная атмосфера в семье [7, 18, 21], чрезмерные требования со стороны неврастеничного отца семейства, истерики матери и суровые, порою жестокие наказания. Дети боялись отца и отчаянно бунтовали против его предписаний и запретов. Странности в поведении Сабины, ее капризы, эпатирующие выходки и причудливые фантазии с каждым годом все больше настораживали [7].

Едва Сабина Шпильрейн, несмотря на конфликты с учителями и эксцентрично демонстрируемую нелюбовь к школярству, окончила с золотой медалью Екатерининскую гимназию, обеспокоенный её состоянием отец помещает дочь в швейцарский санаторий доктора Геллера в Интерлакене. Она отправляется в Швейцарию с матерью. Однако пребывание Сабины в санатории было недолгим: спустя месяц, вымотав медицинский персонал разнообразными выходками и калейдоскопически меняющимися симптомами, она перенаправляется к прославленному исследователю головного мозга, врачу-невропатологу Константину Монакову, который, однако, отказывается взяться за её лечение. 

Доведенная до паники, русская пациентка впадает в неконтролируемое состояние: плачет, истерично смеётся, кричит, бьет посуду и просит отвезти её в больницу.

Наконец, по рекомендации доктора Рудольфа Биона, отчаявшиеся родственники, прибегнув к помощи санитарной полиции, доставляют Сабину Шпильрейн с сохранившейся «пугающей симптоматикой» во всемирно известную кантональную клинику Бургхёльцли в Цюрихе [там же, с. 57].

12. Карл Густав Юнг перед главным входом в Бургхёльцли

13. Перед главным входом в клинику Бургхёльцли.

Слева направо: неизвестный, Иоганн Нелькен, Ойген Блейлер, Ганс

Вольфганг Майер, Йакоб Клаези. На заднем плане семья Майер со служанкой.

Ойген Блейлер возглавил кантональную клинику Бургхёльцли в 1898 году, и благодаря его усилиям она вскоре превратилась в наиболее авторитетный, инновационный и прогрессивный центр европейской психиатрии. Блейлер внёс значительный вклад в понимание психозов, именно он в 1908 г. ввёл в обиход понятие «шизофрения» вместо распространённого в те годы термина dementia praecox (раннее слабоумие), предложенного Эмилем Крепелиным. В его честь шизофрению иногда называют «болезнью Блейлера». Кроме того, с его именем связана разработка таких важнейших для психиатрии концептов, как «аутизм», «аутистическое мышление», «амбивалентность», «амбитенденция» и др.

Благодаря плюрализму Блейлера, Бургхёльцли стала едва ли не первой клиникой, в которой была предпринята попытка внедрить в практику лечения психоаналитический метод Фрейда. Разрабатывать это направление было поручено уже зарекомендовавшему себя Карлу Густаву Юнгу, выдающемуся швейцарскому психиатру, психологу, психотерапевту и философу. Он начал работать в клинике сразу же после окончания медицинского факультета Базельского университета; в 1902 г. защитил докторскую диссертацию под названием «К психологии и психопатологии так называемых оккультных феноменов». Блейлеру и Юнгу, двум выдающимся умам XX века, предстояло стать не только лечащими врачами, но и учителями Сабины Шпильрейн.

14. Клиника Бургхёльцли, Швейцария, 1880-е.

В этот период К.Г. Юнг отрабатывает на практике клиническую модификацию известного со времён Френсиса Гальтона ассоциативного теста, позволяющую эмпирически выявлять бессознательные эмоционально заряженные комплексы. После сбора клинического анамнеза выясняется, что госпитализированная девушка фиксирована на фигуре отца и испытывает к нему амбивалентные / противоречивые чувства («любовь с болью»), рано начала проявлять повышенный интерес к темам сексуальности и смерти, не раз устраивала стычки с матерью. После помещения в клинику продолжаются её столкновения с медперсоналом [7].

Это был первый психоаналитический случай в практике Юнга. Следует отметить, что в больничной карте Сабины Шпильрейн, составленной Юнгом после её поступления в клинику, отсутствовал окончательный диагноз – он был поставлен post factum, т.е. стал результатом более поздних клинических обобщений. В работе с Сабиной Шпильрейн Юнг, вероятно, фокусировался, главным образом, на переживаниях, фантазиях и навязчивых образах юной пациентки как на материале для кропотливой проработки, предпочитая классическим принципам диагностики новое аналитическое виденье, а естественнонаучному объяснению – описание и понимание. Возможно, при постановке диагноза Юнг испытывал некоторые колебания или предпочитал воздерживаться от традиционных медицинских ярлыков. А быть может, имела место и «вынужденная небрежность»: поведение пациентки было настолько вызывающим и непредсказуемым, что её молодому врачу пришлось полностью сосредоточиться на взаимодействии с ней, в силу чего он меньше времени уделил формальным моментам и документации. Позднее Э. Блейлер с целью уточнить статус пациентки своей клиники напишет медицинское свидетельство, в котором отметит, что Шпильрейн проходит лечение «из-за нервозности с симптомами истерии» [там же].

Первый биограф Сабины Николаевны, юнгианец Альдо Каротенуто в своей монографии «Дневник тайной симметрии. Сабина Шпильрейн между Юнгом и Фрейдом» [21], отмечал, что Юнг дал характеристику Шпильрейн как пациентке, проходившей аналитическое лечение в связи с тяжёлым истерическим расстройством, в письме З. Фрейду от 23 октября 1906 г.: «Трудный случай, 20-тилетняя русская девушка-студентка, болеющая с 6-ти лет». А в докладе, сделанном Юнгом на I-ом Международном конгрессе психиатрии и неврологии в 1907 г. этот случай был охарактеризован как «психотическая истерия» («psychotic hysteria», как можно прочесть в американском издании книги Каротенуто). Однако однозначность в понимании природы и динамики заболевания легендарной русской пациентки так и не была достигнута.

15. Квитанция доктора Моритца (санаторий Интерлакен) с рисунками Сабины Шпильрейн «Гидротерапия» и «Электризация», 

сделанными незадолго до её госпитализации в клинику Бургхёльцли [7, с. 352].

Неопределенность диагноза оставляет простор для интерпретаций. Одни биографы склонны рассматривать психическое состояние Сабины Шпильрейн как очевидное проявление патологии ее характера (истерическое расстройство), другие убеждены, что её симптоматику следует считать не чем иным, как юношеским кризисом «спутанной идентичности», отягощенным наследственными и биографическими патогенными предпосылками. Причем этот кризис был творчески прожит Сабиной Шпильрейн и обернулся для неё личностной трансформацией [7, 8]. Отметим, что в эпоху Блейлера и Юнга ещё не было сформировано современное представление о юношеском кризисе и о «диффузии идентичности», характерной для этого возраста; оно появится в трудах Эрика Эриксона [16] гораздо позднее, уже во второй половине XX в.1 Тем не менее, очевидно, что, некоторое время колеблясь с определением окончательного диагноза (случай Шпильрейн явно не представлялся им таким уж однозначным), Блейлер и Юнг практически сразу же поняли, что имеют дело с девушкой незаурядно одарённой, склонной к углубленным занятиям медициной, вот почему вскоре она стала активно участвовать и ассистировать в ассоциативных экспериментах и др. исследованиях, проводившихся в клинике, помогала врачам в уходе за пациентами и была рекомендована к обучению на Медицинском факультете Цюрихского университета с оговоркой Блейлера, что заболевание, от которого она лечилась в Бугхёльцли, не будет препятствовать освоению профессии [7].

Мог ли столь опытный и авторитетный психиатр, как Ойген Блейлер допустить к своим пациентам в стационаре девушку с психотическим расстройством? Стал бы он по-отечески благословлять её на обучение психиатрии (!), если бы считал, что её болезнь носит эндогенный характер? Логичнее предположить, что Блейлер и Юнг распознали выдающееся дарование Шпильрейн и поспособствовали её профессиональной самореализации.

По-прежнему затруднительно составить четкое представление о характере психоаналитической терапии, которую Юнг, новичок в этой сфере, организовал для своей русской пациентки. Известно, что длительные беседы, прогулки по парку клиники чередовались с сеансами, в ходе которых Юнг применял разработанный им ассоциативный тест. Так или иначе, Сабина оказалась вырвана из патогенной семейной среды и попала в атмосферу, насыщенную новыми научными идеями, что благотворно повлияло на её душевное состояние и дальнейшее развитие. Можно с уверенностью сказать, что центральным фактором исцеления Сабины Шпильрейн стали её терапевтические (аналитические) отношения со своим врачом [там же].

Впрочем, допустимо поставить вопрос о том, насколько терапевтическими в современном понимании были отношения Юнга и Шпильрейн с самого начала их межличностного взаимодействия и насколько то, что в работе с Сабиной Николаевной апробировал Юнг, соответствовало понятию «психоаналитическая терапия» со всеми нюансами сеттинга, рабочего альянса и проч. Представления об аналитической технике в тот период еще только складывались. Юнг, находившийся вдали от Венского кружка, едва ли был в полной мере информирован об этих первоначальных методологических разработках. Он имел исключительно клиническую, психиатрическую практику, а это принципиально иной формат отношений с пациентами. О психоанализе Юнг знал только из научных публикаций, собственный тренировочный анализ он, разумеется, не проходил (это условие подготовки аналитиков было введено позднее, в частности, по его инициативе), да и сотрудничество с Фрейдом установилось лишь через год посредством переписки, начатой уже по итогам лечения русской пациентки. Вероятно, центральным моментом аналитической работы Юнга с Сабиной Шпильрейн стал не классический метод свободных ассоциаций с традиционной кушеткой, а аппаратурный и лабораторный по своей сути ассоциативный тест, что позволяет предположить скорее экспериментальный, исследовательский, чем собственно терапевтический характер проводившихся Юнгом процедур. Post factum начинающий аналитик представил этот импровизационный эксперимент как лечение более тяжелого заболевания соответственно с более ярким и выраженным эффектом, что, конечно, было очень лестно и важно для создания выигрышной репутации как молодого врача, так и всё ещё спорного метода.

В любом случае, результаты экспериментального применения аналитического подхода в лечении эксцентричной русской девушки превзошли все ожидания Юнга: меньше чем через год, 1 июня 1905 г. курс психоанализа был успешно завершен, а терапевтический эффект четко выражен и очевиден. Юнг расценил это как свою первую крупную победу [7]. Однако наряду с терапевтическим имел место и неожиданный побочный эффект, который Юнг, как начинающий аналитик, не мог предвидеть и заблаговременно устранить: пациентка влюбилась в своего женатого доктора, у которого к тому времени уже были дети [7, 18, 21].

Так открывается новая яркая страница её биографии. Два ключевых момента, определивших всю её последующую жизнь и личностное становление, характеризуют этот период. Это любовь к Юнгу, породившая столько мифов, и стремительный взлёт вчерашней пациентки, приводившей в замешательство светил европейской психиатрии: обучение на медицинском факультете Цюрихского университета (1905–1909); специализация в области психиатрии, психоанализа и педологии; защита докторской диссертации под руководством Юнга и Блейлера (1911, это была первая диссертационная работа в истории психиатрии, посвященная психоаналитическому исследованию шизофрении / dementia praecox и, к тому же, защищённая женщиной, [14, с. 3 – 85]); наконец, написание и публикация (в 27-летнем возрасте!) новаторской статьи «Деструкция как причина становления», ставшей вехой в развитии психоаналитической теории («Die Destruktion als Ursache des Werdens». – Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, 1912, 4:465–503 [13]).

Все это достойно удивления как в контексте личной судьбы Сабины Шпильрейн, казалось бы, не сулившей ей ничего, кроме заточения в психиатрической клинике, так и в общем культурном контексте эпохи: такое фундаментальное образование и научное продвижение молодой еврейской женщины было редкостью не только для царской России, но и для просвещенной Европы. Сабина Шпильрейн оказалась в числе пионеров женского образования и одновременно стала одной из первых женщин-психоаналитиков.

16. Сабина Шпильрейн в кругу родственников.

25-годовщина свадьбы Николая и Евы Шпильрейн, 1909.

Сказанное служит дополнительным аргументом в затянувшемся споре: «кризис или психоз». В частности, Сабина Рихебехер [7, 8], сторонница концепции юношеского кризиса Сабины Шпильрейн, пережитого ею в Бургхёльцли, утверждает следующее: «Такой ход событий свидетельствует, что Сабина ни в коем случае не была тяжело больной пациенткой, в чём нас пытаются убедить сегодняшние психоаналитики, например, Альдо Каротенуто, Бруно Беттельхельм или Макс Дей. Сабина смогла воспользоваться ситуацией в Бургхёльцли и поставить перед собой цели, соответствующие её склонностям и одарённости. Ей удалось достаточно быстро преодолеть юношеский кризис» [8].

Трудно отрицать, что положение Шпильрейн в клинике и во время лечения, и после выписки было исключительным, для той эпохи не характерным, а отношение к ней Юнга и Блейлера – по-отечески покровительственным. И по окончании курса аналитической терапии Сабина Шпильрейн продолжала посещать Бургхёльцли; теперь юная студентка медицинского факультета активно участвовала в обходе больных и обсуждении клинических случаев. Постепенно её терапевтические отношения с Юнгом переросли в ученичество и дружбу, а дружба – в нежную эротически-окрашенную привязанность. Едва ли у нас есть фактологические данные, позволяющие с уверенностью сказать, что это было: любовь мужчины и женщины в привычном для нас понимании или платонический роман, в основе которого лежало крайне экзальтированное и идеализированное отношение совсем ещё юной женщины к своему терапевту и учителю.

Сама Сабина Шпильрейн романтично называла свою любовь к Юнгу «поэмой» [3, 7, 21]. Не думаю, что в этом контексте уместно говорить о банальном злоупотреблении молодого врача своим положением; скорее речь о спонтанно возникшей душевной и духовной близости между двумя незаурядными людьми, одинаково сильно увлеченными психоанализом, философией, мифологией, искусством, музыкой Вагнера. Возникает впечатление, что их загадочный «роман» стал своего рода продолжением этих увлечений: заимствовав из вагнеровской оперы имя мифического героя, Сабина вынашивает мечту родить Юнгу сына, который соединил бы в себе лучшие качества арийской и семитской рас, и назвать мальчика Зигфридом. Захваченная этим ницшеанским мифом, она существенно усложняет ситуацию, и Юнг, желая защитить свой брак и репутацию, предпочитает отмежеваться от столь сомнительной и темной истории, причем, как видно из его письма З. Фрейду, делает это достаточно жестко. Патриархи психоанализа и раньше обсуждали в письмах случай русской пациентки в достаточно фривольной манере, называя ее «малышкой». Теперь же Юнг преподносит происходящее как последовательное обольщение, которому он вынужден противиться, опасаясь стать жертвой женского коварства и мести. Фрейд сочувственно откликается на жалобы младшего, «обжегшегося» товарища, призывая его мужественно и мудро сносить неизбежные превратности совсем еще молодого, опасного и сложного метода [7, 15].

Затем скандалы, резкие выпады, сплетни, втягивание третьих лиц – родственников и коллег, и вот Сабина Николаевна делает неожиданный шаг – она сама вступает в переписку с Фрейдом и вскоре примыкает к его Венскому лагерю. Возможно, оказавшись между двумя гениями глубинной психологии, она волею судьбы стала еще одним камнем преткновения в их постепенно назревавшем конфликте. Хотя, как отмечал В.И. Овчаренко, в ряде случаев вчерашняя пациентка вела себя мудрее прославленных ученых мужей [5].

В конце концов, страсти улеглись. Юнг признал, что оказался не на высоте, и его дружеские отношения с бывшей пациенткой и ученицей были возобновлены более безобидным способом – посредством переписки. Сабина Николаевна была принята в Венское психоаналитическое общество и вскоре зарекомендовала себя как одаренный ученый и оригинальный теоретик психоанализа [4, 7, 10, 18, 21].

1 июня 1912 г., вернувшись почти на полтора года (до осени 1913) в родной Ростов-на-Дону, она вышла замуж за соотечественника, правоверного еврея, врача Павла Наумовича Шефтеля (1881 – 1937), и хотя это замужество не стало счастливым, оно подвело итог бурному периоду юношеского становления и одновременно положило начало нового этапа ее жизни [4, с. 288]. В браке с Павлом Шефтелем впоследствии рождаются обе её дочери.

Сабине Шпильрейн одной из немногих удалось поддерживать теплый и плодотворный контакт, как с Юнгом, так и с Фрейдом уже после их разрыва, когда они расстались непримиримыми врагами. Она сохранила преданность своим великим учителям, ставшим ярыми оппонентами, и не втянулась в конфликт, унаследованный последующими поколениями фрейдистов и юнгианцев. В ее научном мировоззрении концепции Фрейда и Юнга были интегрированы и дополняли друг друга.

Первой научной работой Шпильрейн стала ее диссертация «О психологическом содержании одного случая шизофрении (dementia praecox)» (1911) [14, с. 3–85]. Она представляет собой сложное, стереоскопическое описание проделанной Сабиной Николаевной в Бургхёльцли терапевтической работы с интеллектуально развитой пациенткой, страдавшей от шизофрении. Диссертация базируется на скрупулезных протоколах клинических бесед. Известно, что в период написания этой дебютной работы школа Блейлера разрабатывала новаторскую для своего времени теорию шизофрении (собственно именно тогда данное понятие и вводится Блейлером, как альтернатива dementia praecox – «раннему слабоумию» в распространённой формулировке Эмиля Крепелина). Если Крепелин фокусируется на ослаблении и распаде психических функций, характерном для этого заболевания, как и для любой разновидности деменций, то Блейлер привлекает внимание исследователей к специфической продукции страдающих этим заболеванием пациентов. В своем исследовании Шпильрейн осмысленно, словно, по её же словам, следователь, вслушивающийся в каждое слово, подбирает особый способ группировки клинического материала и его «прочтения», который позволяет глубже понять переживания и образы пациентки, вместо того, чтобы, пользуясь традиционной объяснительной схемой, свести их к какой-то внешней, скажем, органической причине. Так усилиями понимания (а не объективирующего объяснения) в далеких от обыденного смысла и, на первый взгляд, бессвязных речах проступают бессознательные конфликты пациентки. Диссертация Шпильрейн с одной стороны развивает идеи, намеченные её учителем К.Г. Юнгом в работе «Психология dementia praecox» (1907), с другой стороны, предвосхищает и даже иллюстрирует концептуальные положения Карла Ясперса, сформулированные им спустя год после блестящей защиты Сабины Николаевны в статье «Феноменологическое направление исследования в психопатологии» (1912). Ясперс предложил разграничивать симптомы объективные, предполагающие установление каузальных связей и естественнонаучное объяснение, и симптомы субъективные, требующие от специалиста понимания на основе вчувствования – так в сферу психопатологии привносятся феноменология Э. Гуссерля и понимающая психология. Диссертация С.Н. Шпильрейн – одна из вех на пути обновления дискурса психиатрии и психотерапии; это убедительное исследование конкретного терапевтического случая и реальный пример новаторской работы по изучению психоза, основанной на понимании (как методе) и аналитическом подходе. Удивительный для того времени синтез! Все трое её учителей – Юнг, Блейлер и Фрейд – с энтузиазмом встретили эту работу, и она была незамедлительно опубликована в авторитетном «Ежегоднике психоаналитических и психопатологических исследований».

Лето 1911 г. Шпильрейн проводит в Мюнхене, где изучает историю искусств и совершенствует своё музыкальное образование. В эти месяцы Сабина пишет объёмную метапсихологическую работу, которая впоследствии сделает её имя известным всему психологическому миру. Шпильрейн создаёт теорию, в соответствии с которой сексуальное влечение состоит из двух антагонистических компонентов, один из которых предполагает деструкцию, разрушение исходного состояния индивидуума ради его возрождения в новом качестве. Статья, получившая название «Деструкция как причина становления» [13], также была опубликована в «Ежегоднике психоаналитических и психопатологических исследований» в следующем 1912 г. Как и диссертация Шпильрейн, она насыщена клиническими наблюдениями автора и вместе с тем несёт на себе заметный отпечаток её гуманитарных пристрастий: многое в тексте непосредственно вдохновлено или навеяно музыкой Рихарда Вагнера и философией Фридриха Ницше. Тематика, глубоко осмысленная Шпильрейн в контексте учения о первичных влечениях [11], делает её видной фигурой не только психоаналитического движения, но и русского Серебряного века, пронизанного сходными мотивами. Достаточно вспомнить поэта-символиста и философа Вячеслава Иванова, который, будучи, очевидно, не знаком с исследованиями Шпильрейн, черпал вдохновение из того же ницшеанского источника при написании своей докторской диссертации «Дионис и прадионисийство» (1921, опубл. в 1923)., посвященной мистическому единству смерти и возрождения, оргиастического экстаза и разрушения в прадионисийских катартических культах [2].

С октября 1911 по апрель 1912 гг. Сабина Шпильрейн, преодолевая эмоциональную зависимость от Юнга, проживает в Вене, вдали от недавних душевных драм. Здесь происходит её личное знакомство с Зигмундом Фрейдом. Она принимает участие в заседаниях Венского психоаналитического общества и 11 октября 1911 г. становится его действительным членом.

25 ноября 1911 г. Сабина Шпильрейн выступает на очередном заседании Венского психоаналитического общества с докладом «Деструкция как причина становления». Реакция собравшихся на это сообщение оказывается весьма сдержанной. Вероятно, тезисы Шпильрейн остаются непонятыми, «темными», что спустя 8 лет отмечает Зигмунд Фрейд в сноске к статье «По ту сторону принципа удовольствия» (1920): он признаёт первенство своей ученицы в открытии деструктивного импульса, констатируя при этом, что её «богатая содержанием» работа осталась для него недостаточно ясной [12].

С этого года и вплоть до 1931 г. С.Н. Шпильрейн напишет и опубликует 35 научных статей, посвященных психологическим аспектам шизофрении, вопросам детской психологии, специфике детского мышления, возникновению и развитию речи в детском возрасте, психологической проблематике времени, бессознательной символике сновидений и литературных произведений и т.д. [14].

Дальнейшая хронология её жизни характеризуется постепенным, но неотвратимым убыванием достоверной информации: сведенья о ней год за годом иссякают, как будто наша героиня уже вступила в реку забвения.

Период с весны 1912 по осень 1913 гг. отмечен пребыванием в родном городе Ростове-на-Дону. Шпильрейн впервые дистанцируется и от Юнга, и от Фрейда, пытаясь выстроить собственную жизнь и личную автономию. Как уже упоминалось, 1 июня 1912 г. она выходит замуж за Павла Шефтеля. В течение того же 1912 года Сабина Шпильрейн пишет и публикует первую работу по детскому психоанализу «Дополнения к пониманию детской души». Наряду с трудами З. Фрейда («Анализ фобии пятилетнего мальчика», 1909) и К.Г. Юнга («О конфликтах детской души», 1910), эта статья предвосхищает новое направление психоаналитических исследований, связанное, прежде всего, с именами А. Фрейд и М. Кляйн, которые, однако, заявят о себе лишь в следующем десятилетии. В 1912 – 1914 гг. Шпильрейн проживает в Берлине. Эти годы отмечены высокой научной продуктивностью и чередой публикаций, а также рождением (17 декабря 1913 г.) первой дочери Ирмы-Ренаты, аналитические наблюдения за которой вдохновляют Сабину Николаевну продолжать исследования в области детского психоанализа (см., в частности, её статью «Ренаточкина теория возникновения человека, 1920 [14, с. 219–221]).

В начале Первой мировой войны Сабина Шпильрейн вместе с дочерью переезжает в Швейцарию; с декабря 1914 по апрель 1915 гг. она проживает в Цюрихе, с октября 1915 по сентябрь 1920 – в Лозанне. 14 января 1915 г. Павел Шефтель в связи с мобилизацией покидает жену и ребенка и возвращается из Цюриха в Россию. Наступает время продолжительной разлуки с мужем, одиночества и материальной нужды. Сабина Шпильрейн, продолжая интенсивную научную деятельность, пробует силы в других сферах творчества: она увлеченно музицирует и предпринимает попытку написать роман на французском языке [7, с. 189–207]. При этом ей не удается организовать психоаналитическую практику, которая приносила бы стабильный доход. Родственникам всё труднее оказывать ей финансовую помощь – война и революция подорвали былое благосостояние семьи Шпильрейн – и Сабина Николаевна бедствует, одна с малолетней дочерью на руках, порой она вынуждена просить деньги в долг у коллег.

17. Жан Пиаже, фрагмент портрета кисти Леона Нанси, начало 1920 гг.

18. Ева Шпильрейн на смертном одре, 1922

Следующая важная веха в её научной карьере – выступление с докладом на тему «К вопросу о возникновении и развитии устной речи» на VI-м Международном психоаналитическом конгрессе в Гааге (8 – 11 сентября 1920 г.). С сентября 1920 по май 1923 гг. С.Н. Шпильрейн живет в Женеве, работает в Институте Жан-Жака Руссо, сотрудничает с одним из его основателей, Эдуардом Клапаредом, которому перед возвращением на родину доверит свой архив. В этот период она становится психоаналитиком другого выдающегося психолога XX в. Жана Пиаже и, возможно, пробудив в нем интерес к детскому психоанализу, оказывает влияние на общую направленность его первых изысканий в области мышления и речи ребенка. 

25 марта 1922 г. умирает мать Сабины Ева Шпильрейн.

Летом 1923 г. Сабина Николаевна Шпильрейн с благословения Фрейда покидает Швейцарию и вместе с девятилетней дочерью переезжает в Советский Союз, где наблюдается возрастающий интерес к психоанализу и даже предпринимаются экспериментальные попытки использовать его методологию в процессе воспитания человека нового типа. Она на год обосновывается в Москве, переводится в Русское психоаналитическое общество, работает в Государственном институте психоанализа, где читает спецкурс «Психоанализ подсознательного мышления» и ведет «семинарий по детскому психоанализу», сотрудничает как врач-педолог с Детским домом-лабораторией «Международная солидарность» [4, 7, 18]. Среди советских психоаналитиков она могла бы стать наиболее авторитетной фигурой, наставницей, учитывая опыт её плодотворного сотрудничества с Юнгом и Фрейдом… но по какой-то причине этого не происходит. Вскоре Шпильрейн дистанцируется от научного сообщества и уйдет в тень.

В 1924 г. она возвращается в Ростов-на-Дону, возможно, с целью возродить давший трещину брак с Павлом Шефтелем. В родном городе Сабина Николаевна пытается устроиться на работу в университет, ведёт прием как педолог в детской поликлинике. Она по-прежнему занимается психотерапией детей и взрослых, готовит новые научные публикации. 18 июня 1926 г. в семействе Шефтель-Шпильрейн рождается вторая дочь – Ева, вероятно, названная в честь бабушки. Основные сведенья об этом периоде можно почерпнуть из последнего сохранившегося письма Сабины Николаевны, написанного Максу Эйтингону 24 августа 1927 г. (см. ниже в этом издании). В нем она даёт собственную характеристику положения психоанализа в СССР, сетует на активное сопротивление его внедрению в академической среде рефлексологов (прежде всего, В.М. Бехтерева и его сторонников), откликается на недавно опубликованный критический очерк В.Н. Волошинова «Фрейдизм» и выражает убежденность в том, что психоаналитическое учение может бесконфликтно сосуществовать в одном научном пространстве с марксизмом. Из этого последнего письма коллеге-психоаналитику мы узнаем о педагогической и научной деятельности Шпильрейн в Ростове-на-Дону после рождения второй дочери. Зимой 1927 г. ей было поручено проведение двух курсов на тему «Значение психоанализа для исследования ребёнка». Эти курсы имели целью повышение квалификации школьных врачей и врачей детских садов. Один курс был предназначен для врачей города Ростова-на-Дону, второй – для врачей Северного Кавказа в целом. Тогда же Шпильрейн представила в педагогическом обществе Северо-Кавказского университета доклад «Результаты исследований анимистических представлений у детей в возрасте от 3-х до 14-ти лет в городах Москва и Ростов-на-Дону».

В 1930 г. ликвидировано Русское психоаналитическое общество (РПСАО). Начинается разгром психоанализа в Советском Союзе.

В 1931 г. в психоаналитическом журнале «Имаго» опубликована последняя статья С.Н. Шпильрейн «Рисунки детей с открытыми и закрытыми глазами» (Imago. 1931. XVI. P. 259 – 291, [14, с. 359 – 398]). В том же году Сабина Шпильрейн принимает участие в 7-й Международной конференции по психотехнике в Москве – это её последнее научное выступление [4, 7].

1930-е годы омрачены трагическими событиями, превратившими жизнь Сабины Николаевны, как, впрочем, и судьбу советского психоанализа в целом, в непрерывную античную трагедию. 1936-й становится поворотным и роковым для психоаналитического движения в СССР. Выходит печально известное Постановление Центрального Комитета ВКП(б) от 4 июля 1936 г. «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» [6]. В нем, в частности, утверждается, «что Наркомпрос РСФСР и Наркомпросы других союзных республик допустили извращения в руководстве школой, выразившиеся в массовом насаждении в школах так называемых “педологов” и передоверии им важнейших функций по руководству школой и воспитанию учащихся». Осудив «теорию и практику так наз. педологии», как базирующуюся «на ложно-научных, антимарксистских положениях», ЦК ВКП(б) постановил: «ликвидировать звено педологов в школах и изъять педологические учебники»; «упразднить преподавание педологии как особой науки в педагогических институтах и техникумах»; «раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоретические книги теперешних педологов» [6]. Фактически целое научное направление было провозглашено идейно вредным, враждебным и оказалось вне закона.

19. Последнее фото С.Н. Шпильрейн

(на паспорт), ок. 1924

20. Братья Шпильрейн: Ян, Исаак и Эмиль, ок. 1930

К этому времени Сабина Шпильрейн теряет место педолога; теперь она работает на полставки школьным врачом. Её близкие один за другим попадают в водоворот сталинских репрессий. Уже в 1935-м арестованы Исаак и Николай Аркадьевич Шпильрейны. Исаака Шпильрейна отправляют в ГУЛАГ; Николая Аркадьевича вскоре освобождают. Яна Шпильрейна арестовывают 10 сентября 1937, Эмиля – 5 ноября 1937. В том же году муж Сабины Шпильрейн Павел Шефтель умирает от сердечного приступа [4, 7].

26 декабря 1937 г. Исаак Шпильрейн приговаривается Военной коллегией Верховного суда СССР к смертной казни через расстрел за «шпионаж и участие в контрреволюционной организации». В тот же день приговор приводится в исполнение.

Следующий, 1938-й год приносит новые утраты: 21 января 1938 г. расстрелян Ян Шпильрейн, 10 июня – Эмиль.

17 августа 1938, не пережив гибель сыновей, умирает отец, Николай Аркадьевич Шпильрейн. Сабина Николаевна теряет всех близких родственников-мужчин и остается, сломленная горем и опустошенная, с двумя дочерьми, в крайней нужде и неизбывном страхе перед будущим. Её собственный печальный финал ещё впереди.

21. Ева Шефтель, младшая дочь Сабины Шпильрейн

    22 июня 1941 г. Германский вермахт осуществляет военное вторжение на территорию Советского Союза. После начала войны старшая дочь Рената Шефтель возвращается из Москвы в Ростов-на-Дону к матери и сестре. Им удается пережить первую оккупацию, однако после освобождения города советскими войсками мать с дочерьми отказываются от эвакуации.

27 июля 1942 г. Ростов-на-Дону повторно оккупирован германским вермахтом. Начинается методичное и планомерное уничтожение еврейской диаспоры. В циничном воззвании к еврейскому населению города оккупационная администрация призывает всех ростовских евреев организованно собраться в специальных пунктах для переселения в отдельный район с целью обеспечения их безопасности и предотвращения насильственных действий со стороны других этнических групп. Сабину Шпильрейн в последний раз видели соседи в августе 1942 года: она шла в группе евреев, отрешённая, поддерживаемая двумя дочерьми, Ренатой и Евой, к окраине города – месту массового уничтожения.

Между 11 и 14 августа 1942 г. Сабина Николаевна Шпильрейн и обе ее дочери, Рената и Ева Шефтель вместе с 27 000 ростовчан приняли мученическую смерть от рук гитлеровских убийц из спецподразделения СС 10а под руководством штурмбанфюрера Хайнца Зетцена во время геноцида в Змиевской балке (на окраине Ростова-на-Дону).

19 апреля 2003 г. на месте гибели С.Н. Шпильрейн и её дочерей был посажен мемориальный дуб, согласно её завещанию, написанному в 1904 г. в клинике Бургхёльцли и известному, как «Последняя воля».

Пионеру европейского и российского психоанализа Сабине Николаевне Шпильрейн было суждено прожить сложную жизнь, насыщенную неординарными событиями, страстями и открытиями. Она познала любовь и одиночество, предельное экзистенциальное напряжение и духовное преображение, периоды социальной дезадаптации, внутреннего надлома, изоляции и душевного подъема, высокой продуктивности, самореализации. Складывается впечатление, будто сложная диалектика ее судьбы не была прервана физической гибелью Сабины Николаевны: незаслуженное посмертное забвение сменилось – на новом витке спирали – всемирным признанием ее идей, их возрождением, а возникшая поначалу скандальная известность уступила место глубокому исследовательскому интересу и переосмыслению наиболее существенных моментов в теории и истории психоанализа. Удивительная трагическая жизнь Сабины Николаевны Шпильрейн, прошедшая «под  знаком деструкции», включает не только её личные взлеты, изломы, крушения, но и поворотные моменты исторического становления психологической науки и психотерапии XX столетия.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ван Ванинг А. Работы одного из пионеров психоанализа – Сабины Шпильрейн / Вопросы психологии. – 1995. – №6. – с. 66–78.
2. Иванов В.И. Дионис и прадионисийство. – М.: Алетейя, Санкт-Петербургский университет МВД России, Академия права, 2000. – 352 с.
3. Лотан Г. Цви В защиту Сабины Шпильрейн // Вестник Психоанализа, Санкт-Петербург, 2000 –№ 2. – С. 22–44.
4. Мовшович Е.В. Очерки истории евреев на Дону. – Ростов-на-Дону: ЗАО «Книга», 2011. – 336 с.
5. Овчаренко В.И. Сабина Шпильрейн: под знаком деструкции // Логос, 1994, № 5. – С. 239–256; Антология российского психоанализа. – Т.2. М.: Флинта, 1999. – С. 366 – 382.
6. О педологических извращениях в системе наркомпроссов: Постановление ЦК ВКП(б) от 4 июля 1936 г. // Сборник приказов и распоряжений по Наркомпросу РСФСР. – М., 1936.
7. Рихебехер С. Сабина Шпильрейн: «почти жестокая любовь к науке». Биография. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. – 413с.
8. Рихебехер С. Как школьница Сабина Шпильрейн из Ростова-на-Дону стала ученым и пионером психоанализа. – Симпозиум. Studia humanitatis. Междисциплинарный ежегодник, выпуск 4, 2007. – С. 144–151.
9. Сабина Шпильрейн (1885–1942). Материалы к биобиблиографии. / Сост. и ред. С.Ф. Сироткин. – М.: Русское психоаналитическое общество; Ижевск: ИД "ERGO", 2006. – 84 с.
10. Сабина Шпильрейн: над временем и судьбой: Сб. статей. – Ростов-на-Дону: МиниТайп, 2004.
11. Филатов Ф.Р. Две альтернативные теории влечений в истории психоанализа // «Психоаналитический вестник». – 2003. –№ 11.– С. 158–168.
12. Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия. / Фрейд З. Психоло­гия бессознательного. – М.: Просвещение, 1990. – С. 382 – 424.
13. Шпильрейн С.Н. Деструкция как причина становления. – М.: «Логос», №5, 1994. – С. 207–239.
14. Шпильрейн С.Н. Психоаналитические труды. – Пер. с англ., нем. и франц. под науч. ред. С.Ф. Сироткина, Е.С. Морозовой. – Ижевск: ИД "ERGO", 2008. – 466 с.
15. Штефан И. Сабина Шпильрейн (1885–1942) – «предмет обмена» между Юнгом и Фрейдом // Вестник Психоанализа, Санкт-Петербург, – 2000. – № 2. – с. 45 – 57.
16. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. Пер. с англ. – М.: Флинта, 2006. – 342 с.
17. Эриксон Э.Г. Молодой Лютер. Психоаналитическое историческое исследование. – М.: «Медиум», 1996. – 560 с.
18. Эткинд А.М. Эрос невозможного: История психоанализа в России. – СПб., 1993; М., 1994. – С.159 – 212.
19. Юнг К.Г. Работы по психиатрии. – СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 2000.
20. Ясперс К. Феноменологическое направление исследования в психопатологии // Логос. – 1994. – №5. – с. 25–41.
21. Carotenuto A. A Secret Symmetry. Sabina Spielrein between Jung and Freud. New York, Pantheon Books, 1982.
22. Sabina Spielrein: Forgotten Pioneer of Psychoanalysis, edited by Coline Covington and Barbara Wharton, New York: Brunner-Routledge, 2003. – 312 p.